Так. Главное, начать. Но с чего же? С себя?читать дальше Эгоистично, но это будет правильно, ведь все мы люди-эгоисты. По сути. Просто кто-то умело прячется под масками, как древнегреческий актёр, а кто-то, наоборот, показывает всю сущность. Я человек честный и ничего от вас скрывать не собираюсь. Но и прямым текстом рассказывать не стану. Согласитесь, это не интересно. Я же ни биографию пишу, верно? Я просто хочу с вами пообщаться, хочу рассказать о многом, обо всём и, одновременно, ни о чём; хочу лишь немного приоткрыть завесу тайны собственного «Я», сокрытого от глаз людских чёрным плащом и презрительным взглядом. Не люблю эту букву, «Я». Она всегда меня отталкивала своей чрезмерной гордыней и холодным нравом. Ну вот, снова хочется вставить, что все люди-эгоисты. И я такой же, да. Хочу, чтобы вы заглянули в замочную скважину железной двери моей души. В железной двери невозможно сделать замочную скважину, скажите вы. Но ведь я не прошу Вас её делать. Верно? Вы просто загляните.
«Я ненавижу железные двери, они здесь повсюду. И в них нет замочных скважин. Только глупые пустые окна. Маленькие, как и я сам. Только, когда я сплю, я становлюсь большим. Самым большим существом на свете. Я гораздо больше этой кровати и больше комнаты. Я обнимаю весь мир и кричу во весь голос, что я ненавижу железные двери.»
И я буду счастлив, если вы захотите постучать в мою дверь. Я открою, обещаю. Обязательно открою.
Начать всегда хочется с красивого, необычного и главного. Или привычного, обыденного, но тёплого, дорогого и родного. Или атмосферного. Видите, я совсем не знаю, с чего стоит начать. К сожалению, сейчас я не могу написать, что сижу за огромным деревянным столом. Передо мной лежат пока ещё чистые, желтоватые, как сама осень, листы бумаги, которые ждут прикосновения тонкого острия пера, испачканного в чернилах. Листы дышат. Нет, задыхаются от волнения и желания. Хотят скорее почувствовать первые буквы на своих гладких лицах. Но я задумчив и угрюм, я не тороплюсь с мыслями. Точнее, они всегда исчезают, стоит мне только взять в руку перо. Но так даже лучше. Лучше для той, которая должна прочесть эти нерождённые строки. Сердце её не станет биться чаще, душа трепетать, а глаза будут при встрече всё так же холодно оценивать меня взглядом и больно колоть длинными чёрными ресницами. Я просижу всю ночь и не напишу ни строчки. Я буду смотреть на пламя свечи, и думать о ней, думать о том, что она никогда не согреет меня, как эта свеча. А её белые руки не обожгут мою кожу, как эти застывающие прямо на глазах восковые слёзы.
«Я ненавижу её. Она каждую ночь приходит ко мне. Я слышу тихий шелест её иссиня-чёрного шёлкового платья, слышу каждый её шаг, её прерывистое дыхание, не живое. Она не дышит, она втягивает в себя воздух и не выдыхает. Она забирает мой кислород, мой воздух, мою жизнь. Она подходит ко мне и садится на край кровати. Я чувствую аромат её духов, от которых меня тут же начинает тошнить. Это запах гнилой осени. Я вижу её глаза. Синие, словно сапфиры, с гладкими гранями и острыми углами. Её взгляд проникает в мою душу. Медленно убивает изнутри. Как в детстве, когда мне было страшно, и ледяной холод щекотал мою спину, я накрываюсь с головой и кричу в чёрную пустоту, которая живёт под одеялом. Но меня никто не слышит. И я теряю сознание.»
Всё не так. Сейчас всё не так. И я не в силах это изменить. Я не могу перенестись на две сотни лет назад и сесть за письменный стол там, в другой эпохе, в другом времени и в другой жизни.
Я вынужден быть человеком сейчас. Я открываю ноутбук, рядом ставлю огромную кружку с горячим кофе.
Или нет, лучше с чаем. Зелёный чай с полезными травами и с приятным благоухающим ароматом. Коньяк или вино, скажите вы. Да, иногда лучше их. Но ведь я же собираюсь открывать вам двери своей души. Вам будет приятно, если на пороге вы почувствуете крепкий запах алкоголя? Лучше гостей встречать чаем. С тортиком.. Лучше для всех, а значит, и для меня. Я же тоже «все». Я такой же, как и вы. Но, если вы не против бокала вина, то я, пожалуй, его тоже поставлю рядом с собой.
Итак, я готов. Ноутбук, чай, вино, ночь, луна за окном, на которую я обязательно сейчас бы завыл, если бы был волком. Одиноким волком.
Первый вопрос.
«Здравствуйте, Фердинанд. Вы верите в дружбу и любовь?»
«Я один в серой комнате. Здесь не только стены, потолок и пол этого безжизненного цвета, но и воздух, запах, пространство, время, день, ночь, сон, слёзы, мысли. И я. Я тоже превратился в серый пепел. Я каждый день сгораю, но не возрождаюсь заново. Я остаюсь маленькой горсткой пепла на холодном полу в этой огромной комнате, где даже воздух пропитан безысходностью и отчаянием. Нет сил. У меня нет сил возродиться вновь.»
Отлично, неплохое начало. Посмотрим, что там дальше.
«Фердинанд, я только вчера познакомился с творчеством вашей группы. Точнее, с вашим творчеством, так как мне сказали, что и музыку и слова вы пишете сами. И у меня сразу возник вопрос. В ваших песнях есть такие строки «Дьявол смотрит сверху, а Бог ползает у него в ногах. Я продаю душу небу, я живу в мечтах». Скажите, Вы верите в Бога?»
Надо же, никогда не думал, что такие простые зарифмованные строчки могут кого-то заинтересовать. Смеяться или плакать? Не знаю. Но вопрос интересный.
Начну издалека. Из детства. Все наши нынешние поступки и проступки берут своё начало именно там. Все причины, мотивации, идеи – всё зарождается в раннем возрасте. Моя любовь к Богу росла вместе со мной. Когда мне было десять лет, я часто обращался к нему. Даже чаще, наверно, чем стоило. Я подходил к окну, сначала смотрел на улицу. Наш двор, двор моего детства, был очень красивым. Он фрагментом интересного детского фильма остался в моей памяти. Тонкие берёзки, дорожки, лавочки, выкрашенные яркой голубой краской качели, с которых я упал в три года и расшиб себе лоб до крови, небольшая поляна с самыми солнечными цветами на свете - всё это я вижу
и помню до сих пор. Я разглядывал знакомых ребят, а потом обращал взор к небу. И кто только внушил ребёнку, что Бог, он там, наверху, в небесах? Я каждый день старался его найти, узнать в каком-нибудь причудливом облаке его лицо. А если небо было чистое, ярко-синее, то я думал, что и Бога там нет, что он занят и ушёл по делам. А значит, я не смогу с ним поговорить. Но если облака были, то я разговаривал с ним. Просил помощи, просил исполнить мои детские мечты. И я всегда ему улыбался.
Но Бог не выполнял мои просьбы.
Спустя некоторое время, я влюбился. Она жила в моём доме и каждый день проходила мимо моего подъезда. Целый год я наблюдал за ней через окно. Здесь, в своей уютной комнате я чувствовал себя уверенно. Здесь она не могла меня увидеть. Мне нравилось смотреть на неё и любить на расстоянии. Я не хотел впускать её в свой мир, но она вошла, не спросив разрешения. Полностью завладела моим неокрепшим детским разумом. Я каждый день думал о ней. И именно тогда я начал писать первые стихи к своей музыке, которую я слышал с самого детства. Я ещё не рассказал про своё увлечение музыкой и желание стать музыкантом? Простите, забыл. Сейчас исправлюсь.
Кто-то в раннем возрасте проявляет интерес к рисованию, кто-то - к танцам, кто-то - к пению, кто-то просто любит играть и ни чем особо не увлекается. Меня же постигла иная участь – я начал слышать музыку. Слышать в своей голове. Я закрывал глаза и старался ни о чём не думать. Только, когда я был абсолютно спокоен и расслаблен, когда мой разум напоминал невесомое облако, красивые мелодии рождались в моей голове. Хотя, я до сих пор не знаю, рождались ли они сами, с моим непосредственным участием, или кто-то посылал мне их свыше. Я очень любил эти мгновения, эти драгоценные секунды. Я слушал музыку и чувствовал, как что-то невидимое, светлое и чистое, как снег, набирало силу и росло в моей груди.
Немного позже я научился играть на пианино и на гитаре. И теперь вся моя жизнь, весь смысл моего существования заключался только в одном – записывать и играть те мелодии, что рождались в моей голове.
«Мне страшно. Я каждый день слушаю глухую пустоту, я умираю от тишины и безмолвия. Я стараюсь закричать, но у меня ничего не получается. Я много раз пробовал говорить с ней, но она только улыбалась и смотрела мне в глаза. Она не умеет говорить, её голос – мёртвая тишина.»
Мне исполнилось тринадцать, и я научился жить без неё. Без моей любви. Друзья говорили, чтобы я перестал наблюдать за ней в окно, чтобы больше уделял времени игре на гитаре и учёбе. И я их послушал. От недостатка внимания со стороны противоположного пола я никогда не страдал, но это не приносило мне особой радости. Интерес пропадал очень быстро. Будто бы его и не было вовсе. Жаль, что пропадал только с моей стороны. Я очень переживал из-за каждого письма, оставленного без ответа, из-за звонка, который всегда заканчивался пустым обещанием, из-за слов, которые не имели жизни и вдохновения. Природа наградила меня тёмными, практически чёрными глазами с густыми длинными ресницами. В детстве мать любила называть меня дьяволёнком или чертёнком. Она всегда
говорила, что в моих глазах живёт белый свет, но не все способны его разглядеть за чёрным матовым стеклом. Глаза мне достались от матери, а русые волнистые волосы – от отца. Он свою жизнь тоже хотел посвятить музыке, но не вышло. Дама в шёлковом платье из страны вечной мерзлоты забрала его в свои покои.
С тех пор я больше не разговариваю с Богом. Я больше не смотрю на небо. Я не верю ему. И я бы забыл про него совсем, если бы не та моя детская любовь, которая всегда была рядом, не смотря ни на что.
Нашу первую встречу помню до сих пор. Я сидел во дворе на лавочке и пытался подобрать на гитаре услышанную накануне мелодию. На улице царствовала осень. Её дыхание с шелестом жёлтых листьев меня успокаивало. Я не обращал внимания на мелкий дождь, который целовал мои щёки и волосы, и холодные пальцы, уверенно сжимающие тугие струны. В тот день рождалась песня, посвященная отцу, поэтому весь мир для меня не существовал. Он был со мной, вокруг, но я не замечал его. Я не хотел видеть деревья, дома, листья под ногами, людей. Но она подошла ко мне именно в тот день, именно в ту минуту, когда я заплакал. Я долго держался, я был сильным. Но слёзы сами потекли из моих глаз, когда первые капли осенней непогоды коснулись моего лица.
- Это очень печально, то, что ты играешь. Но я понимаю тебя. Я всё видела вчера.
Её голос вернул меня в реальность. Я едва не выронил гитару из рук, увидев её яркий рыжий плащ перед своим лицом. Я не посмел поднять головы, так как не хотел, чтобы кто-то видел мои слёзы. Мою слабость.
- Что ты видела вчера?
Я постарался говорить как можно резче, грубее и безразличнее. Но голос дрогнул, выдав моё состояние. Сдал меня всего, полностью, без остатка.
- Я живу в доме напротив твоего. Я видела вчера тебя, твоих родственников.
- Меня зовут Фёдор, - я взглянул на неё.
Моя солнечная любовь, кисло-сладкая, как апельсин, стояла передо мной. От осенней влажности и ветра её волосы растрепались. Удивительно, что при наличии капюшона за спиной, она предпочла мокнуть под дождём. Её глаза, напоминавшие мне северное море, смотрели на меня с нежностью и такой добротой, что мне сразу захотелось улыбнуться.
- Я знаю. А меня – Мирой.
- Красивое имя.
Мира тогда очень помогла мне. Она не стала меня жалеть, говорить пустые слова, что всё наладится, будет хорошо. Она просто была рядом. Она согревала мне душу оранжевым плащом и своей улыбкой. Неделю мы провели вместе. Я играл ей на гитаре свои песни.
Но не успел сыграть ей главную мелодию - мелодию своего сердца. А может, я тогда ещё не знал её аккорды.
Мы встретились после школы и отправились гулять в парк. Но Мира была какой-то другой. Она не смотрела мне в глаза, не сказала, смущаясь, что рада меня снова видеть. И по дороге в парк мы почти не разговаривали. Я чувствовал, что что-то должно произойти. Что-то нехорошее. Я крепко держал Миру за руку и боялся отпустить.
Семь дней она была со мной. Она вернула меня к реальной жизни, помогла смириться со смертью отца. Да, именно, смириться. Я не мог поверить, что его нет. Я не хотел в это верить.
- Фёдор, ты должен знать, что ты не один.
Она начала разговор с моего имени. Мне всегда становилось тепло, когда она его произносила. Я улыбнулся и заглянул в её серебряные глаза.
- Я знаю. У меня есть ты.
- Нет. Меня у тебя нет и никогда не будет. Я рядом, я с тобой, но это другое. Я хочу, чтобы ты вспомнил о ком-то, кроме меня.
Её слова, сказанные с уверенностью и даже, некой серьёзностью, как будто передо мной стояла не четырнадцатилетняя девчонка, меня испугали. Я попытался найти ответ во взгляде, но она смотрела ровно, холодно, почти равнодушно.
- Я не понимаю тебя. Мира…
- Есть тот, кто будет с тобой всегда. Меня…, - она запнулась и опустила взгляд, - меня может завтра не быть.
- Что ты такое говоришь?
Мне захотелось обнять её и прижать к себе. Не отпускать. Я почему-то сразу поверил её словам. Её завтра может не быть? Как так?
Но я не осмелился. Я просто смотрел, стараясь не показывать своё волнение.
- Ты всегда должен помнить о нём. И ты должен верить. Ты не можешь не верить, понимаешь? Если ты забудешь о нём, ты погибнешь. Жизнь – это не замкнутый круг. Это спираль. И чтобы иметь возможность переходить с одного витка на другой – надо верить. Верить в существование следующего витка. Пожалуйста, ради меня. Фёдор…
Я понял, о ком говорила Мира. И я разозлился, потому что успел разочароваться в нём.
- Я знаю, что ты ходишь в церковь. Я знаю, что тебя туда водит отец. Ты сначала не хотела, боялась. Он кричал на тебя, а ты плакала и говорила, что любишь его. Просила времени. Но потом смирилась. Подчинилась. А я не смирюсь.
- Нет, ты не знаешь. Ты не знаком с моим отцом! Ты не имеешь право, так говорить о нём!
Мира тогда впервые повысила голос. Я смотрел, как моя солнечная любовь с удивительно серыми, почти прозрачными глазами, превращается в хищного зверя. Защищая его, она забыла про меня.
Меньше всего на свете я хотел тогда поругаться с Мирой, но она очень сильно меня задела. Я был слишком юн, эмоционален, импульсивен. И я очень любил отца. Мира помогла мне свыкнуться с мыслью, что его больше нет. Но я по-прежнему винил в его смерти того, кого тоже когда-то безгранично любил и в кого верил.
- Он забрал у меня отца! Он лишил счастья мою мать!
- Твой отец разбился на мотоцикле. Это был несчастный случай. Никто не виноват, это – судьба. Значит, время твоего отца закончилось. Он должен был погибнуть, чтобы ты написал эту песню, - Мира снова понизила голос и улыбнулась. – Чтобы мы познакомились.
- Ты думаешь, что я смогу жить счастливо, зная, что мой отец погиб из-за меня?
- Не из-за тебя, глупый. Ради тебя.
- Почему он не мог остаться со мной? Зачем он забрал его? Зачем забирает и тебя?
- Я не могу тебе ответить на этот вопрос. Но ты верь. Главное, верь. В свет, в меня, в себя.
- Я должен сходить с тобой в церковь?
- Ты мне ничего не должен, - Мира снова улыбнулась и подошла ближе, положила ладони мне на грудь. Сердце моё забилось чаще. – Просто верь, ладно? Запомни мои слова. Ты – это самое главное, что есть у тебя в жизни. Он живёт внутри тебя. С рождения. Если ты перестанешь верить в него – ты перестанешь верить в себя.
- В себя я никогда не перестану верить.
- Вот и хорошо.
Мира подошла совсем близко и положила голову мне на грудь. Сердце готово было разорваться на миллион алых кусочков. Я стоял, не шелохнувшись, и не знал, что делать. Я смотрел на её русую макушку, как на самое невероятное чудо во Вселенной. Я осторожно обнял Миру и закрыл глаза.
Я помню это чувство безграничного счастья до сих пор. Оно было сильнее, чем радость от первого велосипеда, полученного в подарок от отца, сильнее, чем эмоции после ночного поход с друзьями в лес, когда мы сидели у костра и пели песни о дружбе и любви, ели картошку и прятались в палатках от тёплого дождя. Даже первая написанная песня не принесла мне столько радости, сколько та встреча и то мгновение, когда Мира помогла мне снова поверить.
На следующий день она исчезла. Растаяла в синем небе моей жизни, как белое облако. Из разговоров её подруг я узнал, что они с отцом вернулись на родину, уехали во Владивосток, на другой край земли.
Больше я её не видел.
И я ни разу так и не сходил в церковь.
Но я верю. С того самого дня, когда мы стояли в осеннем парке и чувствовали сердцебиения друг друга, я верю.
И у того, в кого я верю, моё лицо.
«Сегодня она не пришла. И я испугался. Я закутался в одеяло и просидел без движения…Не знаю, сколько я просидел. Я так и не научился считать здесь минуты, часы, дни. Я просто существовал в этой серой комнате. Без времени. Без имени. Без цели.
Но что-то всё-таки произошло.
На стене появилось окно».
- Что наш рокер? Лежит?
- Лежит. Куда ж он денется-то?
- Видел? К нему вчера такая дама приходила, странная. В длинном оранжевом плаще. Она постояла у окна всего минут пять. Не плакала.
-Очередная поклонница? Да пусть приходят, всё-равно к нему в палату они не попадут.
- Думаешь, выживет?
- Его стальной конь погиб, ремонту не подлежит. Не понимаю я этих музыкантов, честное слово. Вот чего ему дома не сиделось? Куда он ехал посреди ночи?
- Да разве ж таким нужна цель? Напьются, накурятся, а потом тянутся к приключениям. Романтики, чёртовы! А нам потом соскребай их с асфальта и к жизни возвращай.
- Так этот уже не мальчик, мужик взрослый, личность состоявшаяся и даже известная в узких кругах. Чего ему не хватало?
- Мозгов, наверно.
-Нет, здесь я с тобой не соглашусь. Мне в руки его вещица одна попалась, была при нём. Вот.
-Флэшка?
- Пошли, покажу кое-что.
«Сегодня окно стало ненадолго оранжевым. Так странно. В моём сером мире появилось яркое пятно. Я уже и забыл, что существуют такие цвета. Я подошёл к окну и попытался разглядеть то, что находилось за стеклом. Но ничего не увидел. А через какое-то время оно снова исчезло. Я вернулся в кровать. Теперь даже она не приходит ко мне, не забирает мой воздух и не дарит мне свою страшную улыбку. Неужели я остался совсем один?
В стене появилась дверь. Я встал с кровати, и она открылась. Я сделал шаг вперёд»
- Читай.
- Мемуары нашего рокера?
- Похоже на то.
- Слышишь?
-Это в палате рокера!
-Быстрее, беги за врачом!
-Я мигом.
«Так. Главное, начать. Но с чего же? С себя? Эгоистично, но это будет правильно…»
Рассказ, без названия, к сожалению.
Так. Главное, начать. Но с чего же? С себя?читать дальше